Sleeping girl on a blue. Katusha on a blanket Zinaida Serebryakova (1884-1967)

АААА! педофилия!!!

Арестовать!

Художницу — в Сибирь!
Картины — сжечь!
Музей — бульдозером сровнять!

Предлагаю эту картину увековечить на сторублевой купюре.

Срамота!

Мать – в тюрьму! Дочь – в детдом!

Об искусстве, детской проблеме, эротике и не только

Страсти по „Лолите“

Виктор Пелевин в недавнем интервью „Комсомольской правде“ сказал фразу, достойную того, чтобы войти в историю:“Все шестидесятники, как из гоголевской „Шинели“, вышли из набоковской “Лолиты”. Потому как сколько-нибудь слышимых возгласов возражения не последовало, приходится констатировать, что яркий представитель жанра, который можно было бы обозначить как „литературная медитация“, озвучил давно известную вещь: трогательная история о сожительстве сорокалетнего писателя с двенадцатилетней падчерицей давно стала настольной, или, как сейчас принято выражаться, культовой (от слова – „культ“) книгой для тех представителей творческого цеха, которые традиционно рассматривают творчество как одну ; если не главную ; из форм религиозного самовыражения. „Святая к музыке любовь“. Один из ярчайших ее представителей ; кстати, довольно известный в Саратове художник и преподаватель, основоположник творческой школы, с которым мы „схлестнулись“ в споре об авангарде и в частности; о творчестве Казимира Малевича, на мой вопрос о том, на какого зрителя, кроме крайне узкого круга единомышленников, рассчитаны его картины, возмущенно вспылил: да разве пишут ; для зрителя? Настоящий художник пишет;Богу…
Творчество; как молитва? Мне такое понимание так же близко. А не мог бы мой собеседник привести пример? Нет, не в живописи, конечно, здесь я охотно признаю свое невежество, а в более общей области, ну хотя бы в литературе? „Лолита“ Набокова? Я так и знал. Значит, мой визави считает трогательное описание инцеста образцом для подражания? Видели бы вы возмущение в глазах моего собеседника! Какое страшное оскорбление в самых лучших чувствах! Какое великолепное творческое негодование! какое презрение в глазах ко мне, мужлану, осмелившемуся судить о вещах выше понимания! Маэстро вежливо интересуется, читал ли я книгу и если да, то дочитал ли ее до конца. Признаюсь ; с трудом. Семьсот страниц о душевных переживаниях педофила ; чересчур, по-моему, даже для подготовленного читателя. Сочувствие в глазах моего собеседника становится беспредельным, он напоминает мне психиатра, разговаривающего с агрессивным больным, озлобившимся на весь белый свет и в силу этого готовым обвинить человечество во всех смертных грехах. Судя по его взгляду, я должен ужаснуться своему душевному состоянию и пойти лечить душу с помощью прекрасного, доброго, вечного, почерпнутого из той же „Лолиты“. „Поймите, эта книга ; о любви“, ; насколько можно более мягко и задушевно говорит мой собеседник. Но я все так же твердокаменно непреклонен: мой собеседник имеет в виду под словом „любовь“ исключительно платонические чувства или все-таки припоминает, что главный герой его любимого романа сожительствует со своей падчерицей как с женщиной, а значит подпадает под статью уголовного кодекса „совращение малолетних“, принятую практически во всех странах мира? Маэстро быстро теряет ко мне интерес, как к человеку, абсолютно неспособному вести разговор о высоких материях. Мы, очевидно, говорим на разных языках.
Сын Владимира Набокова в интервью „АиФ“ признается, что писатель хотел сжечь рукопись „Лоллиты“. Неудивительно. Как человек творческий, Владимир Владимирович безусловно должен был чувствовать ответственность за свои поступки. В романе благодаря поэтизации страсти перед читателем разверзаются такие глубины адовы, что куда там Ницше! И если Ставрогин в „Бесах“ Достоевского мелок, мерзок и жалок (имен – но в традиционном русском понимании этого слова ; жалко его: он, совративший девочку, которая в результате этого наложила на себя руки, мучается совестью и пытается найти пусть трагически невыносимый, фатальный, но по его понятиям достойный выход из нравственного тупика), то Гумберт Гумберт в заключительной части книги даже после смерти надеется на общение – Там! – со своей Лолитой. Чья судьба трагичнее? Помилуй Бог ; по мне безусловно более человечным выглядит все-таки Ставрогин, поскольку испытывает хоть что-то похожее на раскаяние, а значит, может рассчитывать на ответное сострадание. Герой же „Лолиты“, если и вызывает сочувствие, то разве что у нашей „демократической интеллигенции“, столь потрудившейся в стирании граней между добром и злом. В рассказе „Суламифь“ Куприна царь Соломон, чтобы уличить вора, придумывает остроумный тест: рассказывает притчу, где просит оценить с нравственной точки зрения поступки разных людей. Укравший золото выдает себя тем, что поступок разбойника показался ему наиболее нравственным: „Только вор оправдывает вора“. Психологическая подоплека рассказа выглядит более чем убедительно: человек привык оправдывать себе подобных, в основе чего лежит стремление человека всегда быть правым. Совесть ; глас Божий, но у больного человека и совесть больная. И любовь. Поэтому когда говорят, что „Лоллита“ ; книга о любви, то это в лучшем случае заблуждение. Любовь не может желать другому того, чего не желает себе. А обладание без любви, как сказал в одной из своих статей протоиерей Александр Шаргунов, и есть похоть.
Кстати, вы не замечали, что несмотря на типичность сюжета – любовь сороколетнего Соломона к тринадцатилетней Суламифи, рассказ не вызывает психологического раздражения, ставшего причиной „ломания копий“ в обсуждении произведения Набокова? Не потому, ли, что, несмотря на схожесть тем, рассказ Куприна не содержит той страстной одержимости, которая позволила даже не столь эмоциональной западной публике охарактеризовать фильм по книге как „гимн педофилии“, против показа которого протестовали многие западноевропейские женские организации? Виноват ли в этом Набоков? Как остроумно заметил один священник, роман написан с таким сочувствием к главному герою, что не остается сомнений в симпатиях автора. Думается, дело не только в этом. Для объективной оценки стоит проследить творческую эволюцию писателя Набокова. Взять простую и трогательную историю о любви ; „Машенька“, написанную, кстати, простым, милым сердцу языком. Как сказал один мой знакомый представитель молодежного андеграунда (разумеется, ярый поклонник „Лоллиты“), слишком простую. Что поделаешь ; добродетель всегда пресна, порок ; немного с перчинкой и уже потому интересен.
Более поздняя вещь писателя, „Камера обскура“, уже не так проста. В основе ее – история страсти: пожилой человек привязывается к молоденькой развратнице, уходит к ней из любимой семьи, что приводит его к полному краху: и житейскому, и духовному. Сама ткань произведения более напряженная, соответствующая трагическому надрыву истории.
Ну и „Лоллита“ ; апофеоз страсти. Чтобы быть ближе к объекту своего вожделения, герой женится на матери двенадцатилетней девочки, доводит ее до смерти, затем медленно совращает дочь (на протяжении нескольких лет) мучительно-сладострастно размазывая эту историю на протяжении сотен страниц, угрожая объекту своей страсти, что в случае, если кто-то узнает о характере их отношений, и ее отдадут в приют для малолетних нарушителей, где с ее данными будет непросто… И эта книга ; о любви? Помилуйте, на мой взгляд это одна из самых страшных книг, которую мне приходилось держать в руках; если бы не исследовательская добросовестность, я не смог бы прочитать и десяти страниц, настолько мучительно тяжело пробиваться сквозь дебри авторских мыслей. Более тяжелый, откровенно депрессивный текст мне приходилось встречать разве что у Даниила Андреева или мадам Блаватской. Не тот же ли самый лукавый дух нашептывал „Лоллиту“, что диктовал Блаватской письма „махатм“?
Иной критик из „демократической интеллигенции“, пожалуй, возмутится: ну вот вам, нам навязывали „мичуринскую биологию“, а теперь требуют соблюдения „православных канонов“ в искусстве… Да Боже упаси! Хотя художнику стоило бы задумываться о моральной ответственности за свои произведения, мне кажется, не следует покушаться на драгоценную свободу творчества. А вот о православной оценке не только искусства, но, как учил Серафим Роуз, и всей окружающей действительности, нам стоило бы задуматься. Можно заниматься любым видом деятельности, оставаясь при этом христианином, но только ; на благо души ближнего. То есть делать чаще всего то же самое, но с любовью. Если сказать, что „Черный квадрат“ Малевича создан ради любви, то будет ли это правдой? Почитайте, что говорил о своем творческом кредо сам классик авангарда. Думаю, не только мусульманин, но и благочестивый христианин не обрадовался бы, если бы узнал, что его собрат боготворит „Сатанинские стихи“ Салмана Рушди. Верующему человеку подобает читать литературу с другими названиями. Итак, можно ли сказать, что „Лоллита“ ; книга о любви? Только если подразумевать под любовью нечто другое, нежели то, чему учит Евангелие. Вот с этого стоит и начать. С основополагающих понятий. Что мы имеем в виду под тем или иным словом. Иногда, чтобы определиться, действительно необходимо размежеваться.

Игорь Храмов Теселкин

https://www.proza.ru/2015/12/08/691

http://www.stihi.ru/2016/05/30/3070

Комментарий к статье Павел Казаков "Педофильские страны" На американском континенте, например, в США минимальный брачный возраст различается по штатам. Для мужчин он определен в 14—18 лет, а для женщин — 13—17 лет; в Канаде (провинция Квебек) минимальный брачный возраст для девушек 12—16 лет, для молодого человека — 14—16; в Аргентине, Колумбии и Перу минимальный возраст для вступления в брак для мужчин определен в 16 лет, для женщин в – 14; в Венесуэле, Парагвае, Чили и Эквадоре минимальный возраст для вступления в брак для мужчин 14 лет, для женщин — 12.
http://amina-bar.livejournal.com/82161.html
Ответ комментаторам по поводу брачного возраста Вы помните, чем кончилась история Ромео и Джульетты? Они оба погибли и унесли с собой в могилу... ох, даже не помню – сколько именно человек... Мог ли их бррак по житейскому быть счастливым? Мне этот вопрос кажется риторическим...

Педофилия – это видеть в подобных картинах что-то развратное. Почему, если перед вами обнаженная девочка, то вы кричите, что это пошлость? Здесь изображен счастливый и спокойный ребёнок и в нём не может быть ничего прошлого! Лечитесь, если видете в подобных картинах разврат

ну это самое невинное изображение. Другие портреты нагой 9-летней дочери у Серебряковой кажутся слишком "чувственными" для малолетки. Она слишком красива для своих лет и в этом
вся беда. Видно сама Серебрякова торопилась представить
публике её красоту.